А. В. Ширяевцу
24 июня 1917 г. Константиново
1917. Июнь 24.
Хе-хе-хо, что ж я скажу тебе, мой друг, когда на языке
моем все слова пропали, как теперешние рубли. Были и не были. Вблизи
мы всегда что-нибудь, но уж обязательно сыщем нехорошее, а вдали все одинаково
походит на прошедшее, а что прошло, то будет мило, еще сто лет назад сказал
Пушкин.
Бог с ними, этими питерскими литераторами,
ругаются они, лгут друг на друга, но все-таки они люди, и очень недурные
внутри себя люди, а потому так и развинчены. Об отношениях их к нам судить
нечего, они совсем с нами разные, и мне кажется, что сидят гораздо мельче
нашей крестьянской купницы. Мы ведь скифы, приявшие глазами Андрея Рублева
Византию и писания Козьмы Индикоплова с поверием наших бабок, что земля
на трех китах стоит, а они все романцы, брат, все западники, им нужна
Америка, а нам в Жигулях песня да костер Стеньки Разина.
Тут о «нравится» говорить
не приходится, а приходится натягивать свои подлинней голенища да забродить
в их пруд поглубже и мутить, мутить до тех пор, пока они, как рыбы, не
высунут свои носы и не разглядят тебя, что это «Ты». Им все нравится
подстриженное, ровное и чистое, а тут вот возьмешь им да кинешь с плеч
свою вихрастую голову, и боже мой, как их легко взбаламутить.
Конечно, не будь этой игры, весь успех
нашего народнического движения был бы скучен, и мы, пожалуй, легко бы
сошлисть с ними. Сидели бы за их столом рядом, толковали бы, жаловались
на что-нибудь, а какой-нибудь эго-мережковский приподымал бы свою многозначительную
перстницу и говорил: гениальный вы человек, Серг. Ал. или Ал. Вас., стихи
ваши изумительны, а образы, какая образность, а потом бы тут же съехал
на университет, посоветовал бы попасть туда и довольный тем, что все-таки
в жизни у него несколько градусов больше при универс<итетской> закваске,
приподнялся бы вежливо встречу жене и добавил: «Смотри, милочка,
это поэт из низов...» А она бы расширила глазки и, сузив губки, пропела:
«Ах, это вы самый, удивительно, я так много слышала, садитесь».
И почла бы удивляться, почла бы расспрашивать, а я бы ей, может быть,
начал отвечать и говорить, что корову доят двумя пальцами, когда курица
несет яйцо, ей очень трудно, и т. д. и т. д.
Да, брат, сближение наше с ними невозможно.
Ведь даже самый лучший из них, Белинский, говоря о Кольцове, писал «мы»,
«самоучка», «низший слой» и др., а эти еще дурее.
Но есть, брат, среди них один человек,
перед которым я не лгал, не выдумывал себя и не подкладывал, как всем
другим, это Разумник Иванов. Натура его глубокая и твердая, мыслью он
прожжен, и вот у него-то я сам, сам Сергей Есенин, и отдыхаю, и вижу себя,
и зажигаюсь об себя.
На остальных же просто смотреть не
хочется, с ними нужно не сближаться, а обтесывать, как какую-нибудь плоскую
доску, и выводить на ней узоры, какие тебе хочется. Таков и Блок, таков
Городецкий, и все и весь их легион.
Бывают, конечно, сомнения и укоры
в себе, что к чему и зачем все это, но как только взглянешь и увидишь
кого-нибудь из них, так сейчас же оно, это самое-то, и всплывает. Люботно
уж больно потешиться над ними, а особенно когда они твою блесну на лету
хватают, несмотря на звон ее железный. Так вот их и выдергиваешь, как
лещей или шелесперов.
Я очень и очень был недоволен твоим
приездом туда. Особенно твоими говорениями с Городецким. История с Блоком
мне была передана Миролюбовым с большим возмущением, но ты должен был ее
так не оставлять и душой своей не раскошеливаться перед ними. Хватит ли
у них места вместить нас? Ведь они одним хвостом подавятся, а ты все это
делал.
В следующий раз мы тебя поучим наглядно,
как быть с ними, а пока скажу тебе об издательствах: Аверьянов сейчас
купил за 2 1/2 тыс. у Клюева полн<ое> соб<рание> (выш<едшие> кн<иги>)
и сел на них. Дела у него плохи и издатель он шельмоватый. «Страда»
это просто случайные сборники под редакц<ией> Ясинского, а остальные
журналы почти наполовину закрыты.
Мой план: обязательно этой осенью
сделать несколько вечеров, а потом я выпускаю книгу в одном издат<ельстве>
c платой по процентам и выпущу сборник «пятерых» тебя, меня,
Ганина, Клюева и Клычкова. (О Клычкове поговорим еще, он очень и близок
нам, и далек по своим воззрениям.) Но все это выяснится совсем там, в
сентябре. Стихи посылай в «Скифы», нов<ый> сборн<ик>, и «Заветы»
на имя Разумника Васильевича Иванова, Царское Село, Колпинское, 20. Это
не редакция там, а его квартира. Ему посылать лучше, он тебя знает, и я
ему о тебе говорил. А пока всего тебе доброго.
Твой Сергей.
Константиново.
|